в самых дорогих ресторанах на Бродвее и расслабляться в компании соблазнительных стриптизерш. А его женитьба на хорошенькой Хелен Лоури, племяннице лидера коммунистов США Эрла Броудера, вызвала в управлении разведки настоящий шок. Ахмеров перешел все мыслимые и немыслимые границы, ведь, как считалось, чекист-нелегал мог позволить себе только одну любовь – к Родине и только одну связь – с НКВД!

Можно было не сомневаться – теперь для него все кончено. В тот год нарком, не скупясь, раздавал свинцовые награды. Нелегалов вызывали в Москву и пачками ставили к стенке. Кто-то подсчитал потом: только за восемь месяцев было расстреляно более двух тысяч сотрудников, то есть примерно по триста в месяц…

Но Ахмеров выкрутился. Он написал объяснение, что через Хелен намеревался влиять на норовистого Броудера, хотя тот и так находился под контролем Особого сектора ЦК, специальных структур ИККИ и лично Поскрёбышева.

Плакс знал об этой истории и понимал, что объяснительная тут была ни при чем. Ахмеров находился в близких отношениях с Гарри Гопкинсом и Элджером Хиссом, занимавшим важный пост в управлении Дальнего Востока при Государственном департаменте США.Такими связями не бросаются. Поэтому его пожалели. Пока…

Поезд въехал в каменные джунгли Нью-Йорка. Захлопали двери купе, по вагону засновали проводники, пассажиры оживились и стали собираться.

Плакс вышел на перрон одним из первых. Мужчина из соседнего купе незаметно проводил его до стоянки такси и там потерялся из виду.

До ресторана доехал быстро. Ему и раньше приходилось бывать в этом заведении. Оно почти не изменилось, только на стенах появились плакаты на военную тему да костюмы официантов стали победнее.

В запасе оставалось не меньше десяти минут. Плакс старался не думать о встрече. Судьба перенесла его в совершенно иной мир, и ему хотелось насладиться редкими минутами покоя. Он заказал легкую закуску и бокал итальянского красного вина, которое так хорошо пилось под негромкое пение молодого темноволосого парня, перебиравшего струны гитары на невысокой эстраде.

Почему-то вспомнились Одесса, далекий 1912 год… Шел сентябрь, и уже начались занятия в школе. Но сидеть в душном классе было невыносимо, особенно на уроках Закона Божьего, которые вел на редкость противный старик, любивший отвешивать «чадам своим» весьма ощутимые подзатыльники. Хотелось к морю… Едва дождавшись звонка, они с Фимой и Яшкой помчались в затон. В затоне стояла старенькая шаланда дяди Соломона, соседа Плаксов. Отвязать шаланду не составило труда. Меняя друг друга на веслах, они гребли до тех пор, пока берег не превратился в одну сплошную черту. Море манило ласковой голубизной. Первым сиганул в воду Фима, они с Яшкой – за ним. Наплававшись вволю, они снова забрались в шаланду и накинулись на сладчайшие кавуны, лежавшие под сиденьем.

Потом их сморило. Можно было, конечно, перебороть сон и направить шаланду к берегу, но они не боялись моря. Ну, подумаешь, подремлют чуть-чуть… Но это «чуть-чуть» едва не обернулось трагедией.

Пробуждение было внезапным – соленая волна окатила их с головы до ног и едва не смыла за борт щуплого Яшку. Приятное покачивание сменилось ощутимой качкой. Какое там качкой – шаланду, как щепку, крутило на волнах. Они с Фимой поспешно схватились за весла и принялись грести, Яшка как заведенный вычерпывал воду. Берега не было видно, и они просто старались не ставить шаланду боком к волнам. Вскоре руки пошли кровавыми мозолями, но они не сдавались.

Первым услышал шум прибоя Яков, и они налегли на весла с удвоенной силой. Но море затягивало. Потом у Фимы сломалось весло. Шаланду тут же развернуло, и она перевернулась. Израиль до сих пор помнил, как страх смерти сжал его сердце, но он все же заставил себя плыть.

Очнулся он на песке, рядом лежали друзья – слава богу, живые. Море по-прежнему бушевало, но с берега казалось не таким грозным. Небо постепенно очищалось от туч, мир снова обретал привычные краски.

– Смотрите, коза, – сказал Яшка и засмеялся.

Действительно, по пляжу гуляла отвязавшаяся от колышка коза и косила на них любопытным глазом.

Может быть, тогда они и научились ценить жизнь?

– Столик заказывали на двоих? – вернул его из далекого прошлого чей-то голос.

Плакс встрепенулся. Перед ним стоял мужчина, хорошо знакомый по фотографии, которую показывал Фитин. Теплая улыбка гуляла на полных губах, черные волосы отливали синевой, смуглая кожа выдавала в нем южанина.

– Я жду компаньона, – произнес Плакс вторую часть пароля и протянул руку.

Ахмеров ответил энергичным рукопожатием, сел и, бросив взгляд на скромную закуску, решительно заявил:

– Нет-нет, так не пойдет! Вы что, меня решили голодом уморить?

Он подозвал официанта и попросил «накормить их как следует».

Официант оживился и быстро забегал с подносом. Вскоре стол был заставлен. Окончательно сразили Плакса сочные кубинские ананасы. Уж на что его в Москве кормили хорошо, но спецобеды и близко не стояли с ресторанным изобилием.

– Что поделаешь, Израиль, положение обязывает, – заметив его удивление, усмехнулся Ахмеров и шутливо продекламировал, перефразировав поэта: – Ешь ананасы, рябчиков жуй! Радуйся жизни, толстый буржуй! Давайте за нашу встречу и успешную работу! – предложил он тост.

Поговорив для виду о том о сем, он понизил голос и с тревогой спросил:

– Как там у нас?

– Тяжело, – вздохнул Плакс, – но выстоим.

– А… он где?

– На месте. Седьмого принимал парад.

– Значит, не так страшно, как здесь говорят, – оживился Ахмеров. – Вот только когда же эту погань в шею погоним?

– Погоним, из Сибири свежие дивизии подтягиваются, – проговорился Плакс, но почему-то не пожалел о своем промахе: ему хотелось верить Ахмерову.

– Вот как… Так это же здорово! – Ахмеров широко улыбнулся, но тут же стер улыбку с лица. – Послушайте, а дома у меня как? Мама жива?

Плакс ничего не знал об этом, но на всякий случай сказал:

– Нормально, наши не забывают, поддерживают.

– Спасибо. Да вы ешьте, ешьте! – Ахмеров подвинул к Плаксу тарелку с жареной форелью. – Попробуйте, изумительная вещь, особенно с этим соусом.

Плакс не стал отказываться. После лагерного рациона отсутствием аппетита он не страдал. Зубы вонзились в нежное мясо. Не отставал от него и Ахмеров. Беседа снова вернулась в легкое русло.

Но пора было переходить к делам. Имя Гопкинса ни разу не прозвучало, но речь теперь шла о нем. Плакс не переставал удивляться способностям Ахмерова. Ну, татарин! Ему удалось почти невозможное – расположить к себе ближайшего советника Рузвельта, человека замкнутого и крайне осторожного. И не только расположить, а убедить Гопкинса в том, что Провидение уготовало ему особую роль – способствовать сближению двух титанов двадцатого столетия – Рузвельта и Сталина.

Во многом под